кладбищ. Советские и партийные деятели обретали вечный покой в местах специально для этого предназначенных. Разница была лишь в том, что лица, занимавшие в свое время высшие и государственные и партийные посты, даже после смерти не лишились своих привилегий. Урны с их прахом переместили и захоронили со всеми подобающими при этом приличиями на территории Новодевичьего кладбища. Деятелям ранга пониже пришлось довольствоваться менее престижными местами для упокоения. Урны с их прахом, а также таблички, бережно снятые со стен Кремля установили в трех московских колумбариях – Ваганьковском, Донском и Николо-Архангельском. Останки похороненных в братской могиле у кремлевской стены, от которых со временем сохранились лишь немногочисленные фрагменты, тоже тщательно собрали и перезахоронили в общей могиле, устроенной на Троекуровском кладбище. Исключение было сделано лишь для четверых покойных – В. И. Ульянова (Ленина), его сестры Марии, Н. К. Крупской и И. Ф. Арманд. Тело Ленина и три урны с прахом женщин, занимавших в его сердце значительное место, доставили самолетом военно-транспортной авиации в Санкт-Петербург, где их уже с вечера поджидали работники Волковского кладбища. В свое время вождь мирового пролетариата изъявил желание быть похороненным возле своей матери. Так и произошло, спустя почти сто лет. Его сестру и супругу похоронили рядом с М. А. Ульяновой. Урну с прахом Инессы Федоровны захоронили неподалеку. Так закончилась эпопея неприкаянного тела великого во всех своих проявлениях человека, великого в своих свершениях и мечтах, а также в своих ошибках. Он заслужил после почти столетних своих мытарств, если и не прощения, то уж во всяком случае, упокоения в последнем пристанище. Мир его праху.
В общем, к утру 29 июня, на территории Московского Кремля осталось только одно захоронение – могила Неизвестного Солдата с Вечным Огнем, расположенная в Александровском саду. Никаких ожидавшихся протестных выступлений среди москвичей по данному поводу выявлено не было. Этому способствовали ограничительные меры, связанные с пандемией, объявленного чрезвычайного положения и ночное время проведения мероприятия, когда подавляющее большинство добропорядочных граждан мирно почивают в своих постелях. Но оставались еще останки военных и иных героев, прославивших в свое время Советский Союз. Тут уж новые власти не стали застенчиво прятаться под покровом ночи. С первыми лучами встающего Солнца, под звуки траурных мелодий, доносившихся из мобильных ретрансляторов, длинная вереница БТРов с прицепленными к ним орудийными лафетами тронулась в путь. Их дорога пролегала от самого центра Москвы до Кубинки, где на Липовой аллее парка «Патриот», что находилась вблизи главного Храма Вооруженных Сил, были еще с вечера приготовлены места для захоронения людей, отдавших свои жизни во имя возвеличивания СССР, а значит и России. Среди них были не только военные, отличившиеся своим искусством при ведении эпических сражений Великой Отечественной и Гражданской войн, но и целый ряд далеких от войны людей, внесших свой неоспоримый вклад в развитие государства. Поэтому в одном строю, не считаясь с рангами и званиями, отправились в последний путь, как видные военные – Фрунзе, Жуков, Рокоссовский, Конев, во главе с генералиссимусом Сталиным, так и великие ученые – Королев, Курчатов, Келдыш и Карпинский. Среди высших военных и всемирно известных ученых не затерялись и просто Герои, прославившие на века свое Отечество – Чкалов, Серов, Раскова, Гагарин, Комаров, Серегин, Добровольский, Пацаев, Волков и прочие. Траурная колонна растянулась почти на три километра. Ее возглавлял, стоя в полный рост на специальном «аурусе-кабриолете», в нарушение всех правил по соблюдению личной безопасности, сам Председатель Высшего Военного Совета – Валерий Васильевич Афанасьев. Все то время, пока траурная колонна двигалась до Кубинки, а это заняло почти три часа, он держал правую руку у козырька фуражки. Надо было обладать почти феноменальной физической и моральной силой, чтобы вот так выстоять неподвижно на протяжении всего пути, да еще не опуская от фуражки руку. Однако ни один мускул на его грубоватом с виду лице не дрогнул, и оно хранило торжественную сосредоточенность, подобающую историческому моменту, на протяжении всего пути. Чего ему это стоило, знала только младшая дочь, которая после этого, весь вечер делала и ставила ему компрессы на почти парализованную от перенесенного напряжения опухшую в локтевом суставе руку. В Москве любые сведения распространяются со скоростью лесного пала. И хотя о месте и времени движения траурного кортежа никого из москвичей не предупреждали, десятки тысяч людей в эти утренние часы высыпали на улицу – по ходу его перемещения к конечному пункту. Их никто не разгонял, несмотря на запрет массовых сборищ во время карантина и чрезвычайного положения. Новая власть, так неожиданно сменившая, устоявшийся за тридцать лет картель финансово-промышленного олигархата с комсомольско-партийными функционерами, быстренько сменившими свою идеологию, сейчас искала нити соприкосновения и доверия с народом. И это первое публичное мероприятие должно было продемонстрировать ее возврат к так бездарно утерянным ценностям прошлого, ценностям, присущим только советскому строю, где честь, доблесть и слава Отечества должны стоять неизмеримо выше личного материального благополучия. Они стояли по обе стороны дороги ведущей за город, не прерывая хилую цепь охранения, и молча провожали взглядами скорбную процессию. У многих, несмотря на ранний час, в руках были цветы. Кто-то из толпы провожающих первым осмелился бросить охапку цветов под колеса неспешно проезжавшей бронетехники. Словно незримо присутствующий режиссер отдал распоряжение и цветы со всех сторон посыпались на участников траурного мероприятия, ложась им под ноги, а значит и под ноги тех, кого они везли на орудийных лафетах, тем самым отдавая дань их заслугам перед народом и страной. Интересно, сколько из-за этого седых волос прибавилось в шевелюре временно исполняющего обязанности охраны высших государственных лиц генерала Лютикова? Ведь в каждом таком букете могла прятаться граната, не говоря уже о том, что в каждом из проплывающих мимо окон домов мог спрятаться какой-нибудь Освальд66. Москвичи, сидящие на карантине, страдающие от невозможности реализовать накопившуюся и нерастраченную энергию, поддались внутреннему зову души, а потому, побросав все свои домашние дела, «оседлали» свои авто и прихватив с собой «безлошадных» соседей, с пылом и жаром, присущим только русским людям, присоединились к процессии. Она получилась такой огромной, что ее, как живую ленту, растянувшуюся уже на много километров, можно было, пожалуй, даже наблюдать из космоса. Двигались неравномерно. В населенных пунктах, через которые пролегал маршрут – притормаживали слегка, а двигаясь по трассе – прибавляли скорость. Так или иначе, но к десяти утра поспели к месту, предназначенному для перезахоронения. В церемонии перезахоронения приняли участие почти все члены Высшего Военного Совета, а из Президиума, помимо самого Афанасьева – Рудов и Юрьев, по этому случаю одевший парадный военный мундир. Барышев, Тучков и Костюченков, по своей профессиональной привычке и сославшись на неотложные дела, постарались избежать своего появления на публике. Траурную процессию уже ждали – сводный оркестр, почетный караул, военные с шанцевым инструментом, церковный клир, во главе с высоким и плечистым, как богатырь из русских былин настоятелем храма Воскресения Христова и наспех сколоченная за ночь трибуна для желающих сказать последнее напутственное слово. В воскресенье – на первом заседании Высшего Военного Совета, уже в самом его конце, было принято всеобщее решение о перезахоронении всеми признанных героев на территории парка «Патриот», что находился рядом с Главным Храмом Вооруженных Сил. Это посчитали символичным и удобным во всех смыслах. У Афанасьева было отличное мнение, но перечить большинству Совета он не решился. Дело в том, что ему не нравился ни сам храм, ни его архитектурное исполнение. Вполне понятно чем руководствовался Министр обороны – бурят Жанчил Тургэн, когда по своей прихоти назначил главным художником храма – бурята Даши Намдакова. Но назначать главным художником язычника с гипертрофированным на эротической почве подсознанием (чего только стоит скульптура «скорбящей матери» явно напоминающая раскрытый в вожделении женский детородный орган) это уже был явный перебор. А если сюда еще прибавить и уродливую золотую скульптуру с гривообразной головой и непропорциональными частями тела, символизирующую не Христа, а «золотого идола», то поневоле начинали возникать мысли о явном заговоре поклонников сатанизма. И это не говоря о том, что мрачный, черный цвет самого храма, с изобилием свастических символов, никак не вписывался в православные каноны
